Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]

— Между инопланетянами с Альфы Центавра и местными Аборигенами.

— Такому можно доверить командование армией, — сказали бы и люди, и инопланетяне. Но, увы, их здесь уже не было. Ибо его поведение было не только недостойным, но и ужасным. Ника… Нику просто сдуло, как будто это был первый порыв ветра, но не простой, а вдохновенный порыв Урагана. Щепка, как Первый Рыцарь этого города хотела выдержать, как она сказала:

— Во что бы то ни стало, — но и это Увы не вышло. Звучал и пах позавчерашней сиренью не просто залп — хотя бы это был даже залп Авторы, а:

— Песня, — более того, со словами:

— Протрубили трубачи тревогу, всем по форме к бою снаряжен, собирался в дальнюю доро-о-огу наш пропахший Зоной и последующими семьюстами километрами тайги небольшой отряд с Зайцем в придачу. Этому приему его научил Беня Крик по спискам Интерпола значащийся, как просто:

— Мишка Япончик. — Он бывало заходил в столовую, пока блатные через своих шнырей и начальники отрядов через самого зав столовой не украли всё мясо из котлов, и беззастенчиво проводил этот прием древних жрецов Майя, чтобы у уже поднимающихся на Зиккурат пленников не было большого желания и дальше цепляться за свою жизнь. Похоже на современный наркоз, только наоборот. Здесь больной идет на опасную операцию с:

— Улыбкой на устал, — как имеющий уже три — загнивающую, нарывающую и засевшую в глыбаке — раны. Здесь:

— От ужаса. — Хотя и там улыбку на уста кладут только после смерти. До — не удается. Очень больно. Здесь тоже было больно. Щепка заорала:

— У меня голова болит! Кали:

— У меня башка раскалывается. Ника ничего не сказала, и не только потому что потеряла сознание, но из-за того, что улетела в как раз открытый большой холодильник, который тут же сам и захлопнулся. Вара и сам немного закружился, взял нож-топор, упавший из ослабевшей руки Ники, и хотел отрубить мяса:

— От кого-нибудь. — Потом вспомнил, что сам когда-то был зайцем, и более того:

— Человека есть не стал бы ни за что. — Ибо:

— Он не людоед, — а:

— Пятница. — Робин, или просто по-простому Робинзон Крузо, послал его купить:

— Хорошего мяса. Но где его взять? Хотя запасы должны, должны быть. Ведь война еще только началась, даже:

— Еще не началась, — и следовательно:

— У нас — всё есть!

Далее, где Вара берет мясо? В морозильнике, где закрыта Ника? Она просит его открыть, и он открывает, в результате чего сам оказывается заперт в нем. Далее?

— Три и три, — сказал Василий.

— Где три и три, я не понял? — ответил Эст.

— Щас, кажется одна тыща упала. Че-то никак не найду.

— Не не найду, а посчитай хорошенько, у тебя больше нет денег.

— Да?

— Да.

— Я не знал. Ты че, в долг тогда, что ли?

— Прости, но я в долг не играю, — сказал Эсти. У каждого из ребят было по десять фишек — фигурально фишек, а реально шишек. Было принято такое решение, как сказал Эст, за неимением и фишек, и вообще любого бабла. Василий Иванович даже удивился:

— У вас нет даже Царской Чеканки? — Ибо:

— Как же вы живете?

— Хорошо, тогда я вскроюсь, — сказал Василий.

— Поздно, ты уже дал дальше.

— Я? Я передумал.

— Пэрэ? — переспросил Эст. — Нельзя, сколько-нибудь все равно теперь уже надо давать дальше.

— Зачем? Чтобы ты дал еще дальше — сколько у тебя там сосновых шишек? Четыре? А у меня останется только три.

— Да, придется сдаваться, — сказал Эст.

— Прошу прощенья, значит на кону было семь фишек, а спрашивается:

— Как это могло случиться? Нас только двое, и число обязательно должно быть четным.

— Почему?

— Потому что нас двое. Ты, как тебя там, у костра?! — крикнул Вася Варе, — с нами пока что не играл?

— Откуда, — глухо ответил Вара, занятый шашлыками, и поэтому боялся их пережарить без тренировки. — И да, — добавил он, — пока вы еще играете, можно я потренируюсь?

— Да тренируйся! — безвольно махнул рукой Эст, — только не мешай мне выигрывать.

— Я не понимаю, — продолжил свою мысль Василий, но вдруг понял, что забыл ее.

— И я не понимаю, — попытался толкнуть его еще дальше по скользкому пути незнания Эст.

— А! да! почему у тебя больше фишек, чем у нас.

— Да, я обычно не называю себя на Вы, чтобы не быть заподозренным в коррупции, но так как есть некоторые недоразумения, вынужден применить авторитет. Они начали считать фишки, и два раза действительно вышло, что их двадцать, но один — двадцать один.

— Фантастика, — выдохнул Василий.

— Скорее всего, — сказал Эст, — уже ничего нельзя поделать, значит их и было столько.

— Сколько? Двадцать одна?

— Да.

— Ну, допустим, тогда почему лишняя оказалась у тебя. Как говорится: поиграл лишней фишкой — дай теперь мне поиграть.

— Она и была у тебя.

— Значит, ты ее выиграл?

— Да.

— Когда?

— Ты знаешь все ходы? Они у тебя записаны?

— Я без записи понимаю, по логике: иначе быть не может, потому что не может быть никогда.

— Вы лучше э-э подеритесь, — сказал Вара, чавкая последними кусочками сочного мяса, и периодическая выковыривая его острым шампуром из здоровенных рандолевых зубов.

— Ну, чё, — сказал Василий, — избить тебя, как сидоровую козу?

— Именно, как сидоровую?

— Сидорову, — да, пусть будет так.

— Как легко же ты, мил человек, поддаешься на провокацию, — сказал Эст, и добавил:

— Нет, с тобой мы драться не будем, а лучше изобьем вон ту козу, — и Эст показал пальцем на Вари.

— Действительно, — удивился Василий Иванович, — как он мог съесть весь шашлык, не понимаю. Далее, Вар их побеждает, так как после мяса стал очень силен.

— Мы должны сначала доиграть, а потом изобьем его, — сказал Эсти.

— Хорошо, так даже лучше, — сказал Вася. — Ты сколько поставил?

— Вот, три и одну последнюю дальше.

— Отлично Григорий, нормально Константин, я крою и даю дальше.

— Не вижу, чем и чем?

— Вот им, — Вася, не оглядываясь, махнул рукой назад в сторону Вара.

— Он один, — возразил Эст.

— Он здоровый хватит и закрыть, и дальше дать.

— Прости, но если делить, то сначала напополам со мной.

— ОК, я делю свою половину на две части, ту, которая с рукой, ставлю, а оставшуюся с ногой даю дальше, пойдет?

— ОК, я тоже так делаю.

— Ты считаешь, мне больше нечем крыть?

— Естественно.

— А голова, я закрываю иво головой.

— Голову тоже надо делать пополам, — возразил Эст. — Более того, это вообще моя голова.

— Серьезно?

— Да, обычно я сам не думаю, а спрашиваю этого Зайца, как надо, а потом делаю наоборот.

— Так это ваш Заяц?

— Ты забыл, что мы пришли вместе? — Э улыбнулся.

— Ага, значит у меня должна быть фора.

— Хорошо, я согласен, пусть это будет моя лишняя шишка. Показывай сколько у тебя.

— Ты вскрылся — ты и показывай.

— Ладно, — опять согласился Э, — Девять.

— Что, Девять?

— Прошу прощенья, Десять, — и Эсти выложил четыре десятки и Джокера.

— Вот как раз из-за жульничества ты и проиграл, — сказал Василий, потому что мы играли без Джокера. Откуда он вообще взялся?

— Дело в том, что я всегда ножу с собой Джокера.

— Зачем, если вы играете только в Девятку?

— Да?

— Да.

— Не знаю, но вот как раз пригодился.

— У вас так играют: выкладывают не только все, что в голову приходит, но и что есть в карманах?

— А у вас?

— И у нас также, — Василий Иванович порылся в карманах на груди рубашки. Но ничего не нашел. Далее, что он все-таки находит?

— А! вот, кажется, что-то есть, и он вытащил, правда без золотой цепи, Бриллиант Сириус.

— Откуда? — удивился Эст. Василий тоже не знал, откуда он взялся. Тем более, без цепи, на которой его носила, кажется, Щепка. Ибо:

— Если она выиграла турнир за Царицын, то и этот Бриллиант соответственно.

— Значит, я с ней был, — сказал он.

— С кем?

— С королевой этого города.

— С царицей, — напомнил о себе Вар, — ибо я ее видел, настоящая.

— Что настоящая?

— Стерва.

— Кстати, — вспомнил Василий, — мы забыли тебя избить.

— Ми не против, — сказал Эст, — но сначала надо принять решение: кто выиграл?

— Разве это непонятно? У меня Бриллиант, который ничем не закрыть. Значит, выиграл я.

— Он может быть поддельным.

— По барабану.

— Значит, мы и сегодня будем спать на улице? — спросил Вара, чем опять напомнил о своем бесполезном существовании. И они пошли на него, можно сказать:

— Нехотя, — в том смысле, что в полной уверенности в своей непокобелиной силе. Но Вара наелся мяса до отвала, и отрицательная реакция этого процесса в виде обжорства еще не вошла в полную силу. И он применил прием, который — так все думали — применял только Котовский, и только в экстраординарных ситуациях: